INSHE — ПАМЯТЬ ПОКОЛЕНИЙ. 29 сентября, в 6 утра, в возрасте 95 лет, ушла из жизни член комиссии по увековечиванию памяти жертв Бабьего Яра и председатель Ассоциации праведников народов мира София Григорьевна Яровая. Женщина с Большой буквы, спасшая не одну жизнь во время Холокоста. В день ее ухода в Украине отдавали дань памяти жертвам массовых расстрелов в Бабьем Яру. Случайностей в жизни не бывает…
«Живите с миром! С добром в душе и для добра. Будьте порядочными, трудитесь и самообразовывайтесь. Будьте ответственными, никогда не смотрите, какой национальности перед вами человек, на каком языке он говорит — это его право. Всегда смотрите, не что говорят, а что делают другие. Боритесь против всего злого, помогайте нуждающимся, дарите добро людям! Думайте о том, чтобы ближнему вашему было хорошо, тогда и Вам, родным и близким вашим, и государству нашему хорошо будет. Есть, такой закон Божий — добро всегда откликнется добром. Это закон жизни. За вами будущее ваших стариков, детей, внуков и нашей Украины!» София Григорьевна Яровая
INSHE ART — ИНТЕРВЬЮ. Главного редактора международного журнала «INSHE», заслуженного работника культуры Украины, Президента МБФ «INSHE ZHITTIA» — Балашовой Елены Владимировны c Яровой Софией Григорьевной опубликованное в Библиотеке Добра Международного журнала «INSHE»
София Григорьевна Яровая — член комиссии по увековечению памяти жертв Бабьего Яра и председатель Ассоциации праведников народов мира и Бабьего Яра города Киева. Больше сорока лет София Григорьевна отдала педагогике — преподавала украинский язык и литературу, с 1967 года директор киевской школы № 189
Чтобы прошлое никогда не повторилось, нужно иметь смелость взглянуть ему в глаза сегодня…
ИНТЕРВЬЮ
— София Григорьевна, расскажите о себе?
— Родилась я в Киеве, на улице Красноармейской, в доме номер 127. Три класса я закончила в школе № 56, возле нынешнего Дворца «Украина». Потом в 1936-м построили школу № 130, это угол Митрофановской и Красноармейской.
До войны русскоязычных школ в Киеве почти не было. В нашем дворе (два дома — двух и трехэтажный) росли больше 20 детей. Только Сема Бараш ходил в русскую школу — около театра оперетты. Все абсолютно — и русские, и поляки, и немцы, и украинцы, и евреи — учились в украинских школах. Но дома и во дворе, разговаривали все только на русском языке. Когда я закончила восемь классов, началась война. Мне исполнилось 16 лет. Все мои сверстники сразу же отправились копать окопы в район села Вита-Почтовая, и противотанковые рвы на улице Горького, а еще мы копали щели.
— Что такое щели?
— Щели, это ямы во дворах, чтобы люди могли туда спрятаться. Чуть позже, я стала сан дружинницей. Была здоровенькая, днем мы копали окопы, а ночью возили раненых на подводах в госпиталь.
— А где был госпиталь?
— Да там, где и сейчас, — на бульваре Леси Украинки. Ездили мы в Голосеевский лес (это была окраина Киева), там проходила линия фронта, и мы забирали раненых. А еще ходили мы с девочками по дворам, собирали деньги, чтобы купить папиросы для бойцов. Раздавали иногда по двести пачек. Как-то пожилой боец сказал мне: «Доченька, ты бы водички нам дала». Так мы до четырех утра с девчонками, ведрами воду бойцам носили. Очень много было убитых и раненых.
— София Григорьевна, знаю что Ваш папа был коммунистом, он был военным?
— Да папа мой был коммунистом, управдомом и председателем профкома коммунальных работников всего Кагановичского (Демеевского) района. Его все знали. Управдомы и дворники во время войны, организовали свой истребительный батальон, который располагался в подвале кинотеатра. Они выезжали на уничтожение вражеских парашютистов и десантников, папа был взводным. Но войну мы, благодаря маме пережили. Она была, трудолюбивой, предприимчивой, грамоты совсем не знала, сирота — хорошо знала, как выживать, и как за жизнь бороться. Мыло и самогон варила, с полицаями подружилась, они нас предупреждали, когда и где облава будет. Ее все очень любили, красивая она была, и статная.
— София Григорьевна, а Вы помните как вошли немцы в Киев?
— Помню, как наш сосед Трофим (не буду называть его фамилию, он из раскулаченных) встречал «новую немецкую власть» с хлебом и солью… В первые же дни вся киевская нечисть стала служить в полиции. Знаете, на весь Киев, человек сто предателей было.
— Семьям коммунистов во время войны, сложно было?
— Коммунистов и их семьи, убивали. 22 числа мы получили записку от папы, о том что он находится в плену в Дарницком лагере. Мы туда с мамой стали ходить пешком. Пленные нам кидали записки для родных. Потом мы их разносила по всему Киеву. Пленные умирали каждый день сотнями. В Быковне похоронены все из Дарницкого концлагеря. Там обязательно нужно поставить памятник бойцам, которые защищали наш родной Киев. Кормить пленных не чем было, и дней через десять немцы стали выпускать людей из лагеря, если родственники приносили справку, о том что пленный не еврей и не коммунист. Справку должны были подписать десять свидетелей. Мама сделала такую справку. И Трофим (предатель-полицай), подписался под справкой первым, и папу выпустили. А к вечеру, 27 сентября, немцы, по всему Киеву повесили плакаты: «Всі жиди міста Києва мають прийти на вулицю Мельнікова. З собою взяти теплий одяг, цінні речі» и т. д.
— Плакаты были на украинском?
— Только на украинском. На каждом доме на Красноармейской висели такие листовки. К тому времени в нашем дворе осталось человек пятьдесят, а до войны было больше сотни. Помню, хорошо студента еврея. Сема Бараш, он был старше меня на три-четыре года. Мы всем двором уговаривали его не идти на Мельникова, но он отвечал: «Пойду, потому что знаю, нас повезут в Палестину. Может, меня там вылечат». У него был ДЦП. Больше мы Сему не видели.
— София Григорьевна, тот роковой день, 29 сентября, Вы помните? Вы видели, как уходили люди в Бабий Яр?
— Помню очень хорошо. Сначала наш Сема ушел, хороший мальчик был. Потом семьи еврейские пошли, на Красноармейской, потока не было, поток пошел от Крещатика, со всех сторон Киева, на Лукьяновку. Шли семьями, с вещами, детьми, стариками. Никто не знал, что их ждет, все думали, что их погрузят в поезда и увезут. Слухи ходили разные, одни говорили, что евреев увозят в Палестину, другие, что на работу в Германию. Это уже потом, мне о том, что их в Бабьем Яру расстреливают, рассказал мой дядя Петя, он был там.
— А как ваш дядя туда попал?
— Мой родной дядя Петр Хоменко, был очевидцем того, что происходило в Бабьем Яре. Он воевал, попал в плен к немцам, и содержался в лагере для военнопленных на улице Керосинной (Шолуденко). 29 сентября, когда евреев расстреливали, заключенных из этого лагеря пригнали в Бабий Яр — закапывать тела. Дядя говорил, что расстреливали всех подряд: евреев, коммунистов с семьями и малыми детками, ромов (цыган), инвалидов, военно-пленных, моряков видел. Многих немцы, живьем в Яр бросали, раненых много было, земля ходила ходуном, шевелилась, людей живьем засыпали! До конца своих дней, дядя не мог забыть, как полицаи вырывали из рук молодой еврейки грудного ребенка. В конце концов, один, здоровый, выхватил малыша, взял за ножку, раскрутил и кинул в яму, как тряпичную куклу. Обезумевшая мать кричала так, как люди не кричат… Но самое страшное, дядя утверждал, что стреляли не немцы, а наши украинцы, эсэсовцы с Западной Украины. В конце дня, когда пленных вернули в лагерь, дядя Петя нашел консервную банку и распорол себе ногу — чтобы больше его в Бабий Яр не брали. Решил, что лучше от гангрены умереть, чем видеть ад!
— Как-то не хочется верить в то, что не немцы, а украинцы расстреливали украинцев, коммунистов, евреев, ромов, ….
— Да, это очень больно, но этот факт после был официально зафиксирован. Праведник народов мира Людмила Заворотняя, тогда она жила неподалеку от Бабьего Яра, стреляли из ее двора. Она под присягой дала показания, что это делали нелюди, говорившие на украинском языке… В 2005 году, десять Праведников народов мира пригласили в немецкое посольство в Киеве. Когда зашел разговор о том, кто же все-таки расстреливал народ в Бабьем Яре, выступил Илья Левитас (историк, журналист, педагог, общественный деятель, автор «Книги памяти Бабьего Яра», «Книги памяти евреев-киевлян, погибших в Великой Отечественной войне». Илья Михайлович сказал, что у него есть документы: немецкий полковник (потом ему присвоили звание генерала), который тогда руководил всем в Киеве, лично дал указание о расстреле, так чтобы стреляли украинцы, а немцы только руководили. Только благодаря Левитасу тогда нашли всех, кто что-то помнил о той трагедии. Он сделал для евреев Украины столько, сколько ни один человек не сделал. Списки расстрелянных — его заслуга. Он был — настоящим. Человеком с большой Буквы. Справедливый, чуткий, и преданный своему делу — интернационалист. В 2014 году ушел от нас наш Левитас.
— София Григорьевна, а как местные жители тогда, отнеслись к происходящим событиям?
— По Киеву очень быстро поползли слухи о том, что евреев расстреливают. Все те, кто не пошел по приказу в Бабий Яр, начали прятаться. По Киеву сразу же объявили, что за укрывательство евреев, киевлян ждет расстрел. Все знали, что нельзя, но никто не думал: знали, надо спасать невинных. Весь Киев бросился прятать евреев. На следующий день полицаи ходили по дворам с собаками, и искали евреев.
— Находили?
— Находили в основном стариков евреев, которые уже не могли передвигаться, и детей малых грудничковых с роднимы. Когда находили, то сразу же на месте расстреливали всех, и тех кого нашли, и тех кто их прятал, всех.
— А сколько семей спасли Вы?
— Мы спасли семь человек, две семьи. На Горького, 127 в том дворе, где жили мой дядя Петя и его жена Галина, жила Соня Пикман. Муж украинец, на фронте, война, она одна с двумя маленькими девочками, Верой и Нелей. Соня, типичная еврейка, а вот детки светленькие, голубоглазые. 29 сентября Соня в Бабий Яр не пошла, сердцем почуяла беду. Но управдомша наша, ее сдала сразу, с полицаями, привела Соню с девочками в комендатуру, поставила перед немцем и говорит: «Юде привела». Немец посмотрел, потом сзади подошел, и дал пинка ей хорошего. Та и упала, а он говорит Соне: «Ты, матка, вэк домой!». Соня домой пришла, но дальше, что? Управдомша все равно сдаст. Пришла она к нам с тетей Галей (женой дяди Пети) посидели они подумали, и придумали. Пошли все: моя мама, тетя Галя и Соня Пикман, к коменданту, штат комиссару. И мама с тетей Галей вдвоем освидетельствовали, что Соня все время была украинкой, и вместе с тетей Галей в одном детдоме росла, и справочку тети Гали из детдома показали. А я в то время с девочками Сониными дома сидела, брат мой Сашка прятался у комендатуры, ждал, чем дело кончится. Мы договорились, если выйдет у них все задуманное, то хорошо, если их арестуют, то Саша бежит, и мы все вместе убегаем, и прячемся. Место тайное, нам мама подготовила, и еды там для всех нас немного припасла. Все у них получилось, мама очень убедительно сказала, плюс детдомовская справка тети Гали помогла. В комендатуре, полицай сидел наш, с соседней улицы, он знал что Соня еврейка, они в одной школе с ней учились, но ничего не сказал, не выдал, улыбался все время, но не сказал ни слова. Везде были люди… Соне дали документ, что она украинка. Если бы вы видели, как мы от счастья плакали, когда они все с комендатуры вернулись живыми. Мы Соне с девочками, запретили выходить на улицу, кормили их до прихода наших.
— Запретили выходить на улицу, потому что она «украинка»…
— Ну да (смеется), совсем еврейской внешности наша Соня была. Дождалась она своего Ивана, и сына Алешку ему родила. Когда моя мама, умерла на 61 году жизни, в 1963-м году, они все время с нами были. Любили они мою маму очень. Мама моя, хоть и сиротой неграмотной была, в наймах с восьми лет, но в людях хорошо разбиралась, и всегда нам говорила: никогда не смотрите, какой национальности человек, смотрите человек ли он. Говорила, чтобы священникам не верили, а Бога всегда и везде с собой в душе своей носили. Говорила всем, что для простого человека лучше советской власти никогда не было и не будет. Соня когда ей плохо было на могилу к моей маме шла, посидит поговорит, поплачет, и легче ей станет.
— А вторая спасенная вами семья, кто они?
— На Красноармейской 127, рядом с нами, жила еврейская семья Липницких, мы с ними дружили. Дядя Сема был мясником, ему тогда было 33 года. Он ушел на фронт, его жена и двое детей эвакуировались вместе со всеми родственниками. А вот сестра жены, Лиза, она была почтальоном, их двое деток, и муж — ушли в Бабий Яр. В конце августа или начале сентября 1942 года, не помню уже, семья Липницких вернулась. Пешком всей семьей пришли в Киев. Встретила их наша бывшая соседка — Вайнтропиха, муж у нее был еврей, и она на всякий случай выехала на другую улицу, хотя у нас во дворе предателей не было. Дочь нашей соседки — Галя Вайтроп, была на четыре года меня старше, мы с ней дружили. Приходит Галя ко мне и говорит: Таня у меня дома с двумя детьми. В 1942-ом году немцы уже знали, где какой кустик в Киеве, все было на учете, все дворы закрывались. Голод был, народ не доедал, мама моя тогда нажарила дерунов (картофельных блинов), и отнесла им. Майка (дочь Липницких) потом говорила, что за всю жизнь ничего вкуснее не ела. Деруны отнесли, накормили всех, и договорились, что мама утром за ними придет. А ночью, соседка стучит нам дверь, говорит, что Таня с детьми в сарае. Оказывается, часов в одиннадцать пришел зять Вайнтропихи, и сказал им: «Я вас не выдам, но вы уходите, я не хочу, чтобы мою семью расстреляли». И она с детками ночью, в комендантский час по Горького, потом по Митрофановской… Постучала в окна бабы Ксюты, та ей открыла, потом мы их к себе забрали… Страшно, было. Мама хотела к брату их к своему отвести, но по Васильковской дороге не рискнули пойти, пошли через Глеваху. Дядя Микита (мамин брат) очень хорошо нас встретил, мы голодовку вместе пережили. У его жены, тети Мотри, была кума под Белой Церковью, и мы договорились, что она их туда отведет. В 1944 году, когда Белую Церковь освободили, они вернулась в Киев. Квартира их была свободна, в военкомате узнали, что дядя Сема погиб на фронте в 1944 году.
— София Григорьевна, а Вы лично знали тех, кто сдавал евреев гитлеровцам?
— У нас на улице ни одного предателя не было. Я вам расскажу историю Галины Данилко, ее я лично знаю. Во время оккупации к ней пришла одноклассница-еврейка, и она ее оставила у себя ночевать, а сама отправилась к дяде (он в 41-м руководил подпольем), чтобы спросить, можно ли куда-то спрятать ее. Когда возвращалась домой, ее на окраине села встретили односельчане и сказали, чтобы домой не ходила. По доносу соседки расстреляли эту девочку и всю семью Галины: папу, маму, бабушку и трехлетнего брата … Галина потом ушла в партизанский отряд. После войны, стала доцентом пищевого института.
— Киевляне, совершили подвиг…
— Никто тогда не считал, спасение живущих рядом с нами, подвигом. Киевляне всегда были людьми. Понимаете, людьми! Помню, в 50-х годах, ехала я в автобусе, на работу, и разговорилась с пожилой пассажиркой, на тему Праведников, а она мне говорит: «Да, пол Киева, спасало детей еврейских, только у меня 10 еврейских мальчиков в погребе сидели. Я их две недели кормила, убирала, стирала. Так что тогда, я тоже Праведница?». Раньше в Киеве жили Люди, это теперь я смотрю, что творится, и страшно становится. Тогда почти весь Киев сразу же бросился спасать евреев. Очень мало было предателей. Киев был Киевом, люди в нем жили, не то что сейчас.
— Но ведь каждый знал, что за спасение еврейской жизни, вас ждет расстрел?
— Естественно знали все, но даже мыслей о том, что нельзя не было, а страшно было очень.
— Расстреливались еврейские семьи, жилье оставалось пустым, мародерство было?
— Может, где и было, не знаю. Немцы сразу же издали Приказ: кто откроет опечатанные комендатурой квартиры евреев — тому расстрел. Открывать квартиры могли только немцы с разрешения коменданта города.
— София Григорьевна, я знаю, что вас немцы водили на расстрел …
— Было и такое. В октябре 1943 года, когда наши войска вышли на левый берег Днепра, немцы заставили местное население, части города до улицы Красноармейской (ныне Большая Васильковская) покинуть дома. Выгоняли всех абсолютно. Кто прятался, того ловили и расстреливали на месте. 25 октября меня, маму, моего младшего брата Сашу (он 1928 года рождения, я на три года старше), и двух соседок наших поймали три эсэсовца, и повели по пустой улице — на расстрел. И вдруг навстречу два пьяных гитлеровца-фронтовика. Кричат: «Где шнапс?» Мама ответила: «Пан, есть шнапс, есть». Эсэсовец ее ударил. Она на меня упала, а сама все равно продолжала кричать: «Пан, есть шнапс, есть!». Немцы между собой о чем-то поговорили, и повели нас обратно — тем же путем, по пустой улице. Немцам мама две сулеи водки дала сразу, все что было. Напились тогда они очень сильно, пели и кричали: «Гитлер капут!» Самогон и водка, во время войны основным оружием за жизнь свою были, пили все, иначе и не выжить было.
— София Григорьевна, а что ощущает человек, которого ведут на расстрел?
— Никаких чувств, боязни, слез. Ты пуст, отрешен — будто и не человек вовсе. Вроде ты и идешь, но знаешь, тебя нет.— София Григорьевна, Вам сны не снятся?
— Оккупация снится часто, что именно утром не помню, только боль в теле и страх…
— София Григорьевна, как Вас сейчас живется?
— Хорошо, я участник обороны Киева, и у меня пенсия 3600 гривен. Но как председатель Ассоциации Праведников, вижу, как живут другие, и мне стыдно, за все происходящее. Старики нищенствуют, как в военное время, ждут своего куска хлеба, государственной пенсии на еду не хватает. Праведники звонят мне постоянно, спрашивают: дадут нам в этом месяце, хоть что-то поесть с еврейского фонда, или не дадут? Стыдно.
— А государство Праведникам, помогает?
— Я член комиссии по увековечению памяти жертв Бабьего Яра и председатель Ассоциации праведников народов мира, Украины и Бабьего Яра. Нас очень мало. В Киеве 12 праведников народов мира, восемь праведников Украины, 11 праведников Бабьего Яра, и 24 человека, дети тех, кто рисковал своей жизнью, спасая еврейские семьи. Праведникам мира, помогает Америка. Мы все получаем по 100 долларов, а Праведники Бабьего Яра и Украины ничего не получают.
— Но почему?
— Праведники мира — это международное звание, которое дает в Израиле, в Иерусалиме институт Яд Вашем. Когда покойный Левитас организовал еврейский совет Украины, не все смогли оформиться, не все имели документы, и живых свидетелей. Левитас тогда, учредил звание для киевлян — Праведник Бабьего Яра, а для Украины — Праведник Украины. Вот и вся разница.
— А Хэсэд вам помогает?
— Помогает, но не всегда, чаще всего, по своим праздникам. На наш праздник просила по 200 гривен для 11 Праведников — это 2200 гривен, меньше 100 долларов на всех, не дали. Это мизерная сумма на хлеб, плохо наши Праведники живут, голодно, денег на еду не хватает, лекарства дорогие очень. При Левитасе и Монастырском, такого и быть не могло, они правильными евреями были. Больше я ничего не прошу, помогают сами, когда хотят, и за то им огромное спасибо! Недавно мне на мое спасибо сказали, что Хасэд вообще то, должен помогать только Праведникам мира, остальное должно государство. А государство наше, сами знаете…. Недавно, мне звонят с администрации, и спрашивают, кого вы можете рекомендовать на награждение Грамотами? Я сделала встречное предложение: дайте всем Праведникам вместо копеечных Грамот, по тысяче гривен, люди будут счастливы.
— Дали?
— Дали, Грамоты!
— София Григорьевна, а как Вы относитесь к нашему Проекту Аллеи Праведников, в Бабьем Яру?
— Молиться за Вас буду! Жаль что нет уже ни Левитаса, ни Монастырского, настоящими евреями они были, не на кого больше облокотиться. Но Вы благое дело делаете, Господь Вам поможет! Доживу, на открытие приду обязательно!
— София Григорьевна, в вашем понимании благотворительность? Продолжите фразу благотворительность — это …
— Душа и совесть человека!
— София Григорьевна, если бы Вы выиграли один миллион американских денег, как бы Вы распорядились с выигрышем?
— Раздала бы все нуждающимся!
— София Григорьевна, если бы Вы на один день стали Президентом Украины, что бы вы сделали, зная что принятые вами Законы и распоряжения, остались в законодательном поле государства навсегда?
— Советский Союз! Я коммунист, я за дружбу с великой Россией и Беларусью. Я уважаю Путина и Лукашенко, они любят свой народ! Беда нашего государства в том, что правят Украиной люди, которые ее не любят, так еще в апреле 1918 года Старопадский говорил, и ничего с тех пор не изменилось…
— Какой вы видите идеальную Украину?
— Украина должна быть независимой! Для этого есть главное, геополитическое (шелковое) расположение. И для всех, для украинцев, русских, евреев, татар, поляков, грузин, беларусов,…. Для всех! Национализм и мова, самая страшная беда украинцев. Основа зла государства нашего Западная Украина, они там до сих пор Франко не признают! Не понимают, и не хотят понять, то что Украина, не Галичина. Была бы моя воля президентская, отделила бы я их. С времен Великой Отечественной, от них одна смута, ненависть и злоба.
— София Григорьевна, а как Вы относитесь к закону о декоммунизации, к переименованию проспекта Ватутина, к сносу памятников?
— Я коммунист, и этим все сказано. Нельзя забывать свое прошлое. Историю легко переписать, но не изменить. Мы киевляне помним, как Киев молился на Ватутина! И дети и внуки наши помнить будут! Какова бы не была история, хорошая или не хорошая, она история, ее уважать нужно. От Галичан сейчас вся смута, Бандера и Петлюра, не наши герои. Они наши идеалы рушат, историю, музеи, памятники. Свое навязывают, учебники переписывают. Злобные они, Ленина свалили, историю не знают, если бы не Ильич, не было бы Украины! Нельзя им власть в руки, нельзя!
— Ваше состояние духа в настоящий момент?
— Жить не хочу! Видеть происходящее, больно. Не могут свои своих уничтожать. Близкие уходят, сына похоронила, одна я. Не хочу жить среди чужих!
— София Григорьевна, но Вы говорили, что счастливы, противоречите?
— Да, я самый счастливый учитель на свете! Мне повезло, я очень любила свою работу и своих учеников. В этом году, на мой 93 день рождения, ко мне в Киев приехали 48 моих учеников! Самому старшему «мальчику», профессору Боречке Афанасьеву исполнилось 85 лет, «маладшенькому» 60. Они сказали: «Знаете, София Григорьевна, наверное главное, то что Вы нас слышите, и тогда и сейчас. И нам до сих пор нужны и важны ваши советы». Вот такое оно мое, учительское счастье!
— София Григорьевна, и напоследок, Ваши пожелания десятитысячной аудитории читателей Международного журнала «INSHE»
— Живите с миром! С добром в душе и для добра. Будьте порядочными, трудитесь и самообразовывайтесь. Будьте ответственными, никогда не смотрите, какой национальности перед вами человек, на каком языке он говорит — это его право. Всегда смотрите, не что говорят, а что делают другие. Боритесь против всего злого, помогайте нуждающимся, дарите добро людям! Думайте о том, чтобы ближнему вашему было хорошо, тогда и Вам, родным и близким вашим, и государству нашему хорошо будет. Есть, такой закон Божий — добро всегда откликнется добром. Это закон жизни. За вами будущее ваших стариков, детей, внуков и нашей Украины!
У меня к Вам тоже просьба будет, напечатайте все, без сокращений, — для меня это важно, кто знает, может быть это мое последнее интервью.
NSHE — INTERVIEW
Editor-in-chief of the international magazine INSHE and President of ICF «INSHE ZHITTIA» Balashova Yelena Vladimirovna with Yarovaya Sofiya Grigor’yevna.
Sofia Grigorievna Yarovaya is a member of the commemoration committee for the memory of the victims of Babi Yar and the chairman of the Association of the Righteous Among the Nations and Babi Yar of the city of Kiev. For more than forty years Sofia Grigoryevna dedicated herself to teaching Ukrainian language and literature, and since 1967 has been the director of Kiev school № 189
To prevent the past from happening again, you need to have the courage to look it in the eyes today …
— Sofia Grigorievna, tell us about yourself.
— I was born in Kiev, on Krasnoarmeiskaya Street, in house number 127. I finished three grades at School № 56, near the present Palace «Ukraine». Then in 1936, they built School № 130, on the corner of Mitrofanov and Krasnoarmeiskaya.
Before the war, Russian-speaking schools in Kiev were almost nonexistent. In our yard (two houses – one with two and one with three stories) grew more than 20 children. Only Sema Barash went to the Russian school — near the theater. Absolutely everyone — Russians, Poles, Germans, Ukrainians, and Jews — studied in Ukrainian schools. But at home and in the yard, they talked only in Russian. When I finished eight grades, the war began. I turned 16 years old. All my peers immediately went to dig trenches in the area of the village of Vita-Pochtovaya, and anti-tank trenches in Gorky Street, and we also dug cracks.
— What are the cracks?
— Cracks are pits in the yards, so that people can hide there. A little later, I became a sanitarian (paramedic). I was a very strong girl. During the day, we were digging trenches, and at night we took the wounded on carts to the hospital.
— Where was the hospital?
— Where it is now, on the boulevard of Lesya Ukrainka.
We went to the Holosiivsky Forest (this was the outskirts of Kiev), where the front line was, and we took the wounded. We also went with the girls in the yards to collect money to buy cigarettes for the fighters. We distributed sometimes two hundred packs. Once an elderly fighter said to me, «daughter, could you give us some water?» So we were up until four in the morning with little girls, carrying buckets of water to the soldiers. So many were killed and wounded.
— Sofia Grigorievna, I know that your dad was a Communist. Was he a military man?
— Yes, my dad was a communist, manager and chairman of the Trade Union Committee of Communal Workers of the entire Kaganovichi (Demejewski) district. Everybody knew him. During the war, counselors and janitors organized their own fighter battalion, which was located in the basement of the cinema. They went to kill enemy paratroopers. Dad was chief of the platoon. But we survived the war, thanks to my mother. She was hardworking, enterprising, illiterate, orphaned — she knew how to survive, and how to fight for life. She made soap and brewed moonshine to make friends with the policemen, who warned us when and where the raids would be. Everyone loved her very much. She was beautiful and handsome.
— Sofia Grigorievna, do you remember how the Germans entered Kiev?
— I remember how our neighbor Trofim (I will not mention his surname, he is from the dekulakized people) met the «new German power» with bread and salt (traditional Slavic welcoming)… In the first days all the Kiev evil spirits began to serve in the police. You know, for the whole of Kiev, there were a hundred traitors.
— Was it difficult for the families of communists during the war?
— The Communists and their families were killed. On the 22nd we received a note from my father, saying that he was in captivity in the Darnytskyi camp. We went there with my mother on foot. Prisoners threw notes for our relatives. Then we carried them all over Kiev. The prisoners were dying every day by the hundreds. In Bykovna, all of the Darnitsa concentration camps are buried. There, it is necessary to put a monument to the soldiers who defended our native Kiev. There was nothing to feed the prisoners, and in ten days or so the Germans started releasing people from the camp, as long as relatives brought a certificate that the prisoner was not a Jew or a communist. Ten witnesses were to sign the certificate. Mom made such a certificate. And Trofim (traitor-policeman) signed the certificate first, and my father was released. And by the evening of September 27th, the Germans, all over Kiev, hanged posters: «All Jews of Kiev, you must come to Melnikov street. Take warm clothes, valued possessions, etc. «
— Posters were in Ukrainian?
— Only in Ukrainian. At each house on Krasnoarmeiskaya there were such leaflets. By that time, there were about fifty left in our yard, and there were more than a hundred before the war. I remember well a student of a Jew, Sema Barash, who was three or four years older than me. The whole yard persuaded him not to go to Melnikov, but he answered: «I’ll go, because I know we will be taken to Palestine. Maybe they’ll cure me there.» He had cerebral palsy. We never saw him again.
— Sofia Grigoryevna, do you remember that fateful day, September 29th? Did you see how people left for Babi Yar?
— I remember very well. At first our Sema left; he was a good boy. Then the Jewish families went to Krasnoarmeyskaya. At first it was not a lot of people. It started from Khreshchatyk, from all parts of Kiev, all going to Lukyanovka. They went in families, with things, children, and old people. Nobody knew what awaited them; everyone thought that they would be loaded into trains and taken away. Rumors were different: some said that Jews were being taken to Palestine, others to work in Germany. Only afterwards did my uncle Petya tell me that they were shot in Babi Yar. He was there.
— And how did your uncle get there?
— My own uncle, Pyotr Khomenko, was an eyewitness for what was happening in Babi Yar. He fought, was captured by the Germans, and was held in a camp for prisoners of war on Kerosinoy Street (Sholudenko). On September 29, when the Jews were shot, prisoners from this camp were driven to Babi Yar to bury the bodies. My uncle said that they shot everyone: Jews, communists with families and small children, Roma (gypsies), disabled, military prisoners, sailors… The Germans threw many of them into Yar alive. The earth moved with the struggling of those still living, who were then covered with more bodies! Until the end of his days, my uncle could not forget how the policemen wrested an infant from the hands of a young Jewess. He snatched the baby, took him by the leg, spun him around and threw him into the pit, like a rag doll. The distraught mother screamed as people cannot… But the worst thing, my uncle claimed, was that it was not the Germans who shot and killed, but our Ukrainians, the SS men from Western. At the end of the day, when the prisoners were returned to the camp, Uncle Petya found a tin can and ripped off his leg — so that he would not be taken to Babi Yar. He decided that it would be better to die of gangrene than to see hell!
— Somehow I do not want to believe that not Germans, but Ukrainians shot Ukrainians, Communists, Jews, Roma…
— Yes, it is very painful, but this fact was officially confirmed after. The Righteous of the Peoples of the World, Lyudmila Zavorotnaya, then lived not far from Babi Yar. They were shooting from her yard. She testified under oath that this was done by monsters who spoke in Ukrainian … In 2005, ten Righteous Among the Nations were invited to the German embassy in Kiev. When we talked about who shot people in Babi Yar, Ilya Mikhailovich Levitas (historian, journalist, teacher, public figure, author of the Book of Memory of Babi Yar, Book of Memory of Jews-Kyivites who died in the Great Patriotic War) said that he had documents: the German colonel (later given the rank of general), who then directed everything in Kiev, personally gave instructions for the shooting such that the Ukrainians shot — the Germans only directed. Levitas did more for the Jews of Ukraine than anyone else, finding everyone who remembered something. The lists of the executed are his merit; he was a Real Man with capital letters. He is honest, sensitive, and devoted to his cause: an internationalist. Our Levitas left us in 2014.
— Sofia Grigorievna, how did the local residents react to the events in Babi Yar?
— In Kiev, rumors spread very quickly that the Jews were being shot. All those who did not go to Babi Yar on orders began to hide. In Kiev, it was immediately announced that the punishment for harboring Jews would be execution. Everyone knew that it was impossible, but no one thought twice: they simply knew that they must save the innocent. All of Kiev rushed to hide the Jews. The next day the policemen walked around the yards with dogs, and searched for the Jews.
— Were they found?
— They found mostly old people of the Jews who could not move anymore, and children or small babies with their relatives. When they found them, they immediately shot everyone on the spot: those who were found, and those who hid them, all.
— And how many families did you save?
— We saved seven people, two families. On 127 Gorky Street, in the courtyard where my uncle Petya and his wife Galina lived, lived Sonya Pickman. Her husband was Ukrainian and on the front lines, leaving her alone with two little girls, Vera and Nelei. Sonia looked like a typical Jew, but the children were blue-eyed. On September 29, Sonya did not go to Babi Yar. She felt in her heart that something would go wrong. But our manager immediately sold her out to the police, bringing Sonya and the girls to the commandant’s office. She brought them before the German and said: «I brought Jews.» The German looked, then walked behind the manager, and gave her a good kick. She fell, and he told Sonya: «Go home!» Sonia went home, but what now? The manager would still sell them out. Sonya came to us with Aunt Galya (Uncle Peti’s wife), and they sat there thinking, and decided to go all together — my mother, Aunt Galya and Sonya Pickman — to the commandant, the state commissar. My mother and Aunt Galya witnessed that Sonia was always Ukrainian, and all grew up in an orphanage, and Galya’s document from the orphanage was shown. And at that time I was sitting with the Sonya’s girls at home, while my brother Sasha was hiding near the commandant’s office, waiting for the matter to end. We agreed that if everything they planned worked, it’s good. If they are arrested, then Sasha runs back to tell us, and we all run away and hide in the secret place our mother prepared for us, with some food for all of us. But it all worked out – our mother was very convincing, plus Aunt Galya’s orphanage documentation helped. In the commandant’s office, a policeman living the next street over was sitting in the room. He knew that Sonia was Jewish, as they studied together at one school, but he did not say anything, or give it away, smiling all the time but not saying a word. There are truly human people everywhere … Sonya was given a document that she was Ukrainian. If you’d seen how we cried with happiness when they all returned from the commandant’s office alive… We forbade Sonya and her girls to go out into the streets, feeding them until the Germans were kicked out.
— They forbade Sonya to go out into the street because she was «Ukrainian» …
— Well, yes (laughs), our Jew was absolutely Jewish. She waited for her Ivan, and gave birth to his son Alyoshka. When my mother died at the age of 61, in 1963, they were by her side. They loved my mother very much. My mother, although she was orphaned and illiterate, was working since she was eight, and she was good at reading people. She always told us: never look at what kind of nationality a person is, but whether he is a human being. She said to not believe in priests, but in God – carrying Him always and everywhere with us in our souls. She told everyone that there was nothing better for the common man than Soviet power. Sonya, when she was troubled, went to the grave of my mother to sit, talk, and cry, and it made it all easier.
— And the second family you saved, who are they?
— At 127 Krasnoarmeyskaya, next to us, lived the Jewish family of Lipnitski, with whom we were friends. Uncle Sema was a butcher, then 33 years old. He went to the front, and his wife and two children were evacuated with all their relatives. But his wife’s sister, Liza, was a postman, and she, her husband, and their two children went to Babi Yar. In late August or early September 1942, I do not remember already, the Lipnitski family returned. The whole family returned to Kiev on foot. They met our former neighbor Vintrop, whose husband was a Jew, and just in case, she moved to another street, although we had no traitors in the yard. The daughter of our neighbor, Galya Vintrop, was four years older than me, and we were friends. Galya came to me and said, “Tanya (Lipnitski) is at home with two children.” In 1942 the Germans already knew where every bush was in Kiev; everything was registered and all the yards were closed. There was a famine; the people did not eat, but my mother made deruny (potato pancakes) and carried them to people. Maya (daughter of Lipnitski) said that she’d never eaten anything tastier in her whole life. My mother fed everyone, and agreed to bring more every morning. One night, a neighbor knocked at our door, saying that Tanya and her children were in the shed. It turns out that Vintrop’s son-in-law came at eleven o’clock and told them: «I will not give you away, but you must leave. I do not want my family to be shot.» And Lipnitski was with her children at night, during the curfew, going along Gorky, then Mitrofanovskaya… Lipnitski knocked on Ksiuta’s windows, and she let them in, then we took them to our house… It was scary, it really was. My mother wanted to take them to her brother, but they did not dare to go on Vasilkovskaya Road, so we all went through Glevaha. Uncle Mikita (my mother’s brother) gave us a warm welcome, and we stayed for the winter to live through the famine together. His wife, Aunt Motrya, had a godmother near Belaya Tserkov, and we agreed that she would take them there. In 1944, when Belaya Tserkov was liberated, they returned to Kiev. Their apartment was vacant, and they learned at the military enlistment office that Uncle Sema had died at the front in 1944.
— Sofia Grigorievna, you personally knew those who handed over the Jews to the Nazis?
— We did not have a single traitor in the street. I’ll tell you the story of Galina Danilko, I personally know her. During the occupation, a Jewish classmate came to her, and she let her spend the night. Galina went to her uncle (who led a unit of partisans (freedom fighters) in 1941) to ask if her classmate could be hidden somewhere. When she returned home, her fellow villagers met her on the outskirts of the village and told not to go home. One of Galina’s neighbors sold them all out, and her classmate and all of Galina’s family were shot: dad, mother, grandmother and three-year-old brother… Galina then left for the partisan unit. After the war, she became an assistant professor of the food institute.
— Kievans accomplished an act of bravery…
— Back then, nobody thought of the salvation of those who live next to us as a feat. Kievans have always been human. You see, human! I remember in the 50s, I was on the bus to work, and I talked to an elderly passenger about the Righteous, who said to me: «Yes, half of Kiev saved Jewish children, but I had 10 Jewish boys in the cellar. I fed them for two weeks, cleaned for them, washed for them. So then, am I a Righteous One too?» There used to be real Humans living in Kiev. Now look what is happening; it’s terrible. Back then, almost the whole of Kiev immediately rushed to save the Jews. There were very few traitors. Kiev was Kiev, and humans lived in it, but it’s not like that anymore.
— But everyone knew that they would be shot for saving Jews?
— Naturally, everyone knew everything, but no one even thought of not doing it. But it was very scary.
— Jewish families were shot, and their housing remained empty. Were there looters?
— Maybe, I do not know. The Germans immediately issued an Order: those who opened the apartments of Jews sealed by the commandant’s office were shot. Only Germans could open the apartments with the permission of the city commandant.
— Sofia Grigoryevna, I know that the Germans led you to be shot…
— That’s how it was. In October 1943, when our troops reached the left bank of the Dnieper, the Germans forced the local population and parts of the city from Krasnoarmeiskaya Street (now Bolshaya Vasilkovskaya) to leave their homes. They drove out absolutely everyone. Anyone who hid was caught and shot on the spot. On October 25, me, my mother, my younger brother Sasha (he was born in 1928, I’m three years older), and two of our neighbors were caught by three SS men, and led us through an empty street to be shot. And suddenly two drunken Nazi front-line soldiers came towards me. They shouted: «Where is the schnapps?» Mom answered: «Mister, there are schnapps, there are.» The SS struck her. She fell on me, but she still kept shouting: «Mister, there are schnapps, there are!»
The Germans talked to each other about something, and led us back in the same way, along an empty street. My mother gave them two vodka bottles at once, all that we had. They drank very much, sang, and shouted: «Hitler kaput!» Moonshine and vodka were our main weapon during the war, since everyone drank it to survive.
— Sofia Grigoryevna, what does the person who is being led to be shot feel?
— No feelings, no fear, no tears. You are empty, detached – as if not a person at all. You seem to be going, but you know, you don’t exist.
— Sofia Grigoryevna, you don’t dream?
— I often dream of the occupation. I don’t remember what, exactly, in the morning, only pain in my body, and fear.
— Sofia Grigorievna, how are you doing now?
— Well, I’m a participant in the defense of Kiev, and I have a pension of 3600 hryvnia. But as chairman of the Association of the Righteous, I see how others live, and I’m ashamed for everything that happens. The old people are begging, like in wartime, waiting for their piece of bread; the state pension for food is not enough. The Righteous call me constantly, they ask: will they give us something to eat from the Jewish fund this month, or will they not give it to us? It’s a shame.
— And does the state help the Righteous?
— I am a member of the commission to perpetuate the memory of the victims of Babi Yar and the chairman of the Association of the Righteous Among the Nations, Ukraine and Babi Yar. We are very few. In Kiev, there are only 12 Righteous People of the World, eight Righteous of Ukraine, 11 Righteous of Babi Yar, and 24 people, children of those who risked their lives saving Jewish families. America helps the Righteous of the World. We all receive 100 dollars each, and the Righteous of Babi Yar and Ukraine receive nothing.
— But why?
— The Righteous of the World is an international title given by the Yad Vashem Institute in Israel, in Jerusalem. When the late Levitas organized the Jewish Council of Ukraine, not everyone could join, not all had documents and living witnesses. Levitas then established the title for the people of Kiev — the Righteous of Babi Yar and the Righteous of Ukraine. That’s the whole difference.
— Does Hesed Abraham help you?
— It helps, but not always, and most often on their holidays. On our holiday I asked for 200 hryvnia for 11 Righteous – that’s 2200 hryvnia total, less than 100 American dollars for everyone, but they didn’t give that. This is a scanty amount even for bread. Our Righteous live badly and are always hungry; there is not enough money for food, and medicine is very expensive. Under Levitas and Monastyrsky, this would not be. They were true Jews. I stopped asking for more, and Hesed helps the Righteous when it wants, and for that I am very grateful! Recently, they replied to my thanks that Hesed, in general, should help only the Righteous Among the World, and that the rest should be assisted by the state. And our state, you know… Recently, I get a call from the administration, and they ask, whom can you recommend to receive diplomas as a reward? I made a counter offer: give all the Righteous, instead of a cheap diploma, a thousand hryvnia, and people will be happy.
— So did they give anything?
— They did: diplomas!
— Sofia Grigorievna, how do you feel about our Project of the Alley of the Righteous in Babi Yar?
— I’ll pray for you! It is a pity that there is no longer either Levitas or Monastyrski. They were real Jews, and there was no one else to lean on. But you’re doing a good deed. The Lord will help you! I’ll live to see the opening!
— Sofia Grigorievna, how do you understand charity? Continue the phrase. Charity is…
— The soul and conscience of man!
— Sofia Grigorievna, if you won a million dollars, what would you do with it?
— I would give it to all who need it!
— Sofia Grigorievna, if you only became a President of Ukraine for one day, what would you do if you knew that the laws and orders you adopted remained in the legislative field of the state forever?
— Soviet Union! I am a communist, and I am for friendship with the great Russia and Belarus. I respect Putin and Lukashenko, they love their people! The trouble with our state is that people who do not like Ukraine lead Ukraine, as Staropadsky said in April 1918, and nothing has changed since then …
— How do you see the ideal Ukraine?
— Ukraine should be independent! For this, we have everything important: geopolitical (Silk Road) location. It should be for everyone, for Ukrainians, Russians, Jews, Tatars, Poles, Georgians, Belarusians… For all! Nationalism and MOVA (language) are the most terrible misfortunes of the Ukrainians. The cause of our problems is Western Ukraine. They still do not recognize Franco! They do not understand, and do not want to understand, that it’s Ukraine, not Galicia. My presidential will would be to separate them. Since the days of the Great Patriotic War, from Western Ukraine there is only discord, hatred, and anger.
— Sofia Grigorievna, how do you feel about the law on decommunization, the renaming of Vatutin Avenue, and the demolition of monuments?
— I’m a communist, and that’s it. You cannot forget your past. History is easy to rewrite, but not to change. We Kiev people remember how Kiev prayed for Vatutin! And our children and grandchildren will remember that! Whatever the story, good or not good, it’s history, you need to respect it. From Galicia we are getting all this turmoil, and Bandera and Petlyura. They are not our heroes. They are destroying our ideals, history, museums, and monuments. They impose their own books. They rewrite the textbooks. They are wicked. They knocked down Lenin. They do not know the story. If not for Ilyich, there would be no Ukraine! You cannot let them hold the power in their hands, you cannot!
— Your state of mind at the moment?
— I do not want to live! To see what is happening hurts. They cannot destroy their own people. Those close to me have left. My son was buried. I am alone. I do not want to live among strangers!
— Sofia Grigorievna, but you said that you are happy. Are you contradicting yourself?
— Yes, I am the happiest teacher in the world! I’m lucky. I am very fond of my work, and my students. This year, on my 93rd birthday, 48 of my students arrived in Kiev to see me! The oldest «boy», Professor Borechka Afanasyev, turned 85 years old. The «littlest boy» is 60. They said, «you know, Sofia Grigorievna, probably the best thing about you is that you don’t just hear, you actually listen, then and now. We still need and value your advice.» That’s it, my teacher’s happiness!
— Sofia Grigorievna, finally, your wishes to the audience of ten thousand readers of the International magazine «INSHE»
— Live in peace, with goodness in your soul and for goodness. Be decent, work hard and educate yourself. Be responsible, and never look at the nationality of the person in front of you or what language he speaks — this is his right. Always look, not at what they say, but what they do. Fight against all evil, help the needy, and be kind to people! Think about the wellness of those close to you, then that of your family, then that of your friends, and our state will be well. There is such a law of God — kindness always responds to kindness. This is the law of life. On you depends the future of old people, children, grandchildren and our Ukraine!
From me to you the request will be: type everything, without reductions. For me it is important. Who knows? This might be my last interview.
